Ноя. 6, 2018

Спасти Пандору

Автор: Фонтанка

Мало кого из зрителей не завораживал волшебный мир планеты Пандора в фильме «Аватар». И ее обитатели — красивые разумные существа, живущие в гармонии с природой. Но вынужденные защищать свою планету от пришельцев-землян, несущих под видом цивилизации разрушения и зло. 

 

Изучением и сохранением этих заповедных миров занимается петербургский Институт народов Севера.


«Фонтанка» пообщалась с его сотрудниками. А еще с обитателями наших Пандор — Камчатки и Колымы, сказочное богатство которых резко контрастирует с бедностью их жителей. Чукчи и коряки, юкагиры и ненцы стали проводниками в фантастический мир своих предков.

 
Юкагиры — древнейший народ Восточной Сибири. Живут в Республике Саха (Якутия),Чукотском автономном округе, Магаданской области. Численность (здесь и далее по переписи 2010 года) — 1603 человека. 


Чукчи — коренной народ северо-востока России. Живут в Чукотском автономном округе, Республике Саха (Якутия), Магаданской области, Корякском округе Камчатского края. Численность — 15 908 человек. 


Коряки — коренной народ севера полуострова Камчатка. Живут в Корякском округе Камчатского края, Чукотском автономном округе, Магаданской области. Обитатели Камчатки, Чукотки, Магаданской области. 


Ненцы — коренные обитатели побережья Северного Ледовитого океана. Живут ненцы в Ненецком автономном округе Архангельской области, Ямало-Ненецком автономном округе, Таймырском Долгано-Ненецком муниципальном округе Красноярского края, Республике Коми, Ханты-Мансийском автономном округе — Югре. Численность — 44 640 человек. 

НАУКА ВЫЖИВАНИЯ

 

Вера Чебоксарова, юкагирка, заместитель директора Института народов Севера

— Я училась в Якутске. Город находится в низине. Зимой там стоят ужасные туманы. И почему-то у всех в мороз так закладывает уши, что люди ходят как оглушенные и слышат один и тот же неприятный звук —то ли гул, то ли звон.


А в поселке Зырянка на Колыме, где я выросла, люди зимой не видятся месяцами. Во-первых, из-за полярной ночи все время темно, во-вторых, из-за ветра приходится так закутываться, что прохожие не могут друг друга узнать. И встречаются уже только весной со словами «Давно я тебя не видел», хотя всю зиму ходили по одной улице.


Но холод там воспринимается совсем не так, как в Петербурге. Здесь из-за влажности тебя уже при минус 20 до костей пробирает. А в Якутии при минус 40 градусах мы спокойно гуляли в детском саду. А занятия в школе отменяли только при минус 54 градусах, да и то лишь для первоклассников.
 
 
Наталья Дориченко, ненка, воспитатель Института народов Севера

— Мой дедушка-ненец рассказывал, как переждать пургу в тундре. Необходимо найти более-менее подходящее место, где можно спрятаться от ветра и снега, это может быть холмик, какое-нибудь ущелье, овраг. Если такого места нет, можно укрыться за поставленными «на ребро» нартами (санями), запряженные олени при этом ложатся рядом. Спасением служит теплая малица (меховая рубаха с капюшоном и рукавицами. — В.Ч.), благодаря которой в сугробе не холодно. Снега может намести очень много, главное следить, чтобы был доступ воздуха и человек в этом сугробе не задохнулся. 


Такой способ переждать непогоду у ненцев называется «укрыться в куропачьем чуме».


Главный принцип выживания — не преодолевать стихию, а приспособиться к ней. Куропатки, прячась от пурги, тоже вырывают себе ямку в снегу. Ненец в тундре всегда имеет при себе для создания «куропачьего чума» небольшую деревянную лопатку. Ее же он использует для раскапывания снега в поисках пастбищ, богатых питательным для оленей мхом-ягелем.


Еще у него всегда с собой нож, брусок для его заточки, кусочек оленьего рога для развязывания узлов на веревках, также на этом роге делают ножом зарубки о количестве оленей — своего рода записная книжка оленевода.

 

Олеся Болотаева, чукчанка, доцент Института народов Севера, участница семейно-родового ансамбля «Анана» (в переводе с корякского «Рыбное озеро»
 

 Дальний Восток и Север России впечатляют огромными расстояниями. Например, с южного до северно-восточного побережья Камчатки  1500 километров. На самолете надо лететь 2 часа  примерно как из Петербурга до Сочи. А площадью районы Камчатского края превосходят целые области в европейской России. Это приводит к дороговизне билетов и ценовым «перекосам». Чтобы добраться из Петербурга до моего родного оленеводческого поселка Ачайваям (в переводе с корякского «река без песка»), надо сначала лететь 9 часов из Москвы до Петропавловска-Камчатского (6600 километров, билет от 10 000 рублей), затем 1 час 40 минут на Як-40 (940 километров, билет 19 000 рублей ) до райцентра поселка Тиличики и оттуда на вертолете до Ачайваяма с промежуточными посадками еще час-полтора (250 километров, примерно 7 000 рублей). В 2013 году мы втроем с мамой и сыном заплатили за дорогу в один конец 130 тысяч. А добравшись до места, люди нередко не могут обратно вернуться. Во-первых, из-за непогоды вертолета иногда месяц приходится ждать. А во-вторых, из-за отсутствия денег на обратный билет. Именно по второй причине в 2004 году, когда я летала домой собирать недостающий материал для кандидатской диссертации, мне пришлось задержаться аж на полтора года. Работала в школе. А затем даже главой администрации МОУ Ачайваяма. Как раз в этот период в Корякский автономный округ не завезли топливо. У нас было объявлено чрезвычайное положение, и в такой ответственный момент я (в 29 лет!) отвечала за жизнеобеспечение своего родного села. МЧС завозило дизельное топливо на вертолетах, электричество давали строго по времени, и это зимой! Я писала письма в Петербург о том, как изменилось родное село. Когда их зачитывали у нас на кафедре, все плакали. 
2004 год. Олеся Болотаева (слева) со школьниками Ачайваяма. Приехала в родной поселок на лето, а задержалась на полтора года.

Наталья Дориченко:


— У нас даже подростки самостоятельно могут преодолевать огромные расстояния. Мой двоюродный брат Александр Окотэтто, окончив 11 классов школы-интерната, поступил в Салехардский зооветеринарный техникум и до конца лета уехал к родителям в тундру, планируя вернуться в город к началу учебного года. Но так получилось, что вертолет не сделал посадку поблизости от их чума. А до 1 сентября оставались считаные дни. И брат сам отправился в Салехард за знаниями. А это порядка 200 километров  60 из них он прошел пешком по голой тундре. Местные газеты назвали его ямальским Ломоносовым. Но этот случай не уникальный для Севера, и сейчас многие тундровики, в том числе студенты, преодолевают десятки, иногда сотни километров пешком, добираясь до родного чума.

День оленевода в Салехарде. На фото мама Натальи Дориченко (слева стоит) с сестрами и племянниками. Справа сидит Александр Окотэтто  «ямальский Ломоносов»


Валентина Дедык, корячка, доцент Камчатского института развития образования
 

— У нас раньше подростков учили правильно убить медведя копьем. В поединке с ним надо грамотно распределять тяжесть своего тела. Учили не бояться, даже если медведь наваливается на тебя всей своей массой, потому что если в этот момент упереть в землю копье, то зверь, наваливаясь, будет сам себя убивать.

 

О ВОСПИТАНИИ

 

Чукотский мальчик, (с) фото: Алексей Рожнов

 

Вера Чебоксарова: 


— У русских принято проявлять нежность к детям. Родители их целуют, обнимают. У нас даже между матерью и ребенком очень мало тактильных контактов было. Северяне более сдержаны в чувствах.

 

Олеся Болотаева:


 Моя бабушка говорила: не кричите, не ругайте детей, ведь до 9 лет они еще «без ушей»

 

Раиса Рактына, чукчанка, участница семейно-родового ансамбля «Анана» (мама Олеси Болотаевой)
 

— Я родилась и выросла в тундре. У нас всё шло в хозяйство. Даже олений помёт использовали при выделке шкур. Только мягкая шкура спасает от холода зимой. Человеку в европейской одежде, чтобы не погибнуть зимой, в 40-градусный мороз, обязательно нужно разжечь костер или спрятаться где-то от холода. А в нашей одежде — где застала ночь, там и спи, прямо на снегу. Сушили грибы и мухоморы. Собирали дикий лук, кислицу (она заменяла капусту), дикую картошку. Для приготовления чая использовали сушеный иван-чай и листья брусники. Толченные оленьи кости долго варили и собирали костный жир. Ничего не выбрасывали из рыбных отходов. Сушеными хребтами и молоками кормили собак...

 

Валентина Дедык:



— Еще внутренности разделанных рыб кидали назад, в воду. Власти нас за это ругали, но мы не засоряли речку, а удобряли ее, подкармливали рыбу и чаек. Это была жизнь в гармонии с природой, у которой наши предки не брали лишнего  только то, что необходимо. В определенные периоды даже не охотились и не ловили рыбу  давали подрасти молодняку. Старики, например, учили нас уважать территорию медведя и никогда не ходить по медвежьим тропам, чтобы не злить зверя своим присутствием. А если мы находили в тундре норки, в которые мыши складывали свои запасы  разные вкусные и полезные, в том числе и для человека, коренья  запрещалось забирать их все. Что-то обязательно надо было оставить, а взамен взятого  положить что-то свое. Например, кусочек сушеной рыбы или мяса. Старики всегда говорили: звери  не дикие, а такие же разумные существа, как и мы. Даже оленя или моржа у нас убивают не сразу. Сначала у них обязательно попросят прощения: «Извини, что мы тебя лишаем жизни, но нам необходимо кормить семью».

 

Камчатка  мир вулканов и гейзеров, золота и женьшеня, крабов и красной икры, медведей и северных оленей. А еще очень выносливых и очень наивных людей (с) wikipedia

 

СЛЕЗЫ ОЛЕНЕЙ

 

 

Раиса Рактына: 


— Однажды в юрте на праздник проводили обряд жертвоприношения оленя. Я заглянула этому оленю в глаза и увидела в них слёзы. Это так впечатлило меня, что я потом долго плакала. А мама стала мне объяснять все тонкости обрядов, традиций и обычаев нашего народа. И я приняла это как должное. Раньше у моих родителей и родственников было своё поголовье оленей. Мы сами их пасли в тундре. Тяжелее всего это было делать зимой  приходилось защищать стадо от нападений волков. А летом бедных оленей доставали оводы и комары. Каждого своего оленя мы знали по масти, по меткам ушей (сейчас им ставят бирки, а раньше вместо бирок мы использовали бусы). Работа в табуне очень тяжелая.

 

Валентина Дедык:



— Чтобы догнать косяк, отбившийся от табуна, пастух должен быть выносливым. Поэтому у нас ребенка начинали тренировать с раннего детства. Годовалый малыш мог спокойно без нытья пройти километр. А ребят постарше уже учили специальному легкому бегу и преодолению препятствий  ведь бежать за оленями приходится и через горы, и через болота. Раньше пастухи могли отыскать сбежавший табун за многие километры, а сейчас, бывает, уже после пяти километров прекращают поиски. Потому что утрачены многие навыки в оленеводстве. Вообще, народы Камчатки делятся на кочевых и оседлых. Первые занимаются оленеводством, вторые  рыбалкой и охотой. Кочевники считаются более спокойными и рассудительными, потому что пасти оленя  целая наука. Нужно многое обдумывать и просчитывать. Какой будет погода? Каким маршрутом вести табун? Ведь там, где пройдет стадо оленей, ничего живого не остается, а ягель, который они едят, растет пять лет. Значит, надо выбрать путь, которым уже пять лет не ходили. Нужно знать, когда лучше оленей напоить (потому что если их мучает жажда, они плохо преодолевают препятствия), когда перегонять к морю (на побережье оленей спасают от оводов, а еще им надо пить морскую воду  их организму нужна соль), когда накормить. От мастерства нагула зависит, какое мясо потом придется есть. Если оно будет жилистым и не жирным  это плохо. Старики про такое говорят: «Спортсмена едим».

 

Удивительные блюда:
Чукчей

— оленя, которого несколько дней не кормят с целью вычистить ему желудок, душат, не повреждая шкуры, и топят в болоте под прессом из веток и камней. Через несколько месяцев достают и едят; 

— личинки оводов, отложенные под кожу оленя, извлекают и едят в жареном виде.
Коряков 

— кислые рыбьи головы с икрой; 

— кровяной суп. Очищенный олений желудок нарезают на кусочки, добавляют свежую оленью кровь, жир олений и дикий лук, варят все вместе на медленном огне и получается густой насыщенный суп. 

Юкагиров


— мелко порезанную рыбу смешивают с очищенной от пленок свежей икрой, добавляют муки и, замешав тесто, пекут лепешку, которую едят, макая в растопленный олений жир; 

— из давленой икры получают сок, который солят и пьют в охлажденном состоянии;

 

Ненцев


— строганина — сырая рыба или сырая оленина, замороженные и наструганные ломтиками. Едят с солью и черным перцем; 

— свежую оленью кровь смешивают с мукой и из полученного теста пекут блины или оладьи. 

 

ПАМПЕРСЫ ИЗ МХА

 

Валентина Дедык:



— Придя после стада домой в ярангу, набегавшийся оленевод обязательно быстро снимает одежду и обувь, их тут же выносят на улицу  вытряхивают, выворачивают наизнанку и оставляют сушиться. Пот выветривается. У нас раньше кухлянки (меховые куртки.  В.Ч.) носились только на голое тело. И за этим строго следили. Никаких промежуточных рубах. Структура шерсти оленя такова, что естественным образом выводит пот. Сама яранга проветривалась  для этого ее пологи поднимались, а края обязательно должны были быть сухими. Наши земляки мыли голову, правда, холодной водой. Заходили в речку по пояс. Мы считаем, что современные прокладки и памперсы пошли от северян. У нас давным-давно дети и женщины носили клапаны между ног  сшитые в виде лодочки. Они наполнялись специально приготовленным мхом. Не черным, а светлым, который хорошо впитывает влагу и обладает антисептическими свойствами. Такой мох собирали на склонах, на мокрых местах, очищали, сушили и заготавливали в больших количествах. Клапаны привязывались лямками к комбинезону. Дети носили их до 6–7 лет.

 


КАК НАЙТИ НЕВЕСТУ В ТУНДРЕ

 

Вера Чебоксарова: 


— До начала ХХ века у юкагиров четко фиксировались следы матриархата  например, жених после свадьбы приходил жить в дом невесты. Шестнадцатилетним девушкам разрешалось ставить отдельную урасу (летнее жилище  шалаш из жердей, обтянутый берестой.  В.Ч.). Там она могла встречаться с подругами и молодыми людьми. Если кто-то из них хотел стать ее мужем, он приносил с собой охотничье оружие  копье или ружье. Но с девушкой не жил, а начинал помогать ее родителям по хозяйству. Это называлось отработкой невесты и могло длиться год или два. За это время родители присматривались к жениху. Потом отец девушки шел в лес и рубил дерево. От его толщины зависел ответ. Чтобы стать мужем, парень должен был принести из леса срубленный отцом девушки ствол и перебросить его через дом. Понятно, что перекинуть толстый ствол ему было не под силу, только тонкий. В то же время у юкагиров было принято предлагать девушку на ночь гостю-чужеземцу. Этот обычай появился не от хорошей жизни. Из-за небольшой численности юкагирам приходилось вступать в родственные браки, что плохо сказывалось на потомстве. Поэтому запрещалось жениться на родственниках до седьмого колена. Народу была нужна свежая кровь.

 

Раиса Рактына: 


— Родители моей мамы Коян были богатыми людьми с большим табуном оленей. В то время их называли кулаками. Когда маму выдавали, на ее руку было три претендента: коряк Дилэмэ и двое чукчей Оннав и Кеккет (мой будущий отец). Все трое должны отрабатывать целый год в разное время года в доме моего деда. Но двое оказались лодырями, не продержались даже полгода. Дед их выгнал. А отец трудился целый год и заслужил красавицу маму, которая была моложе его на 20 лет. До раскулачивания мой дед успел отдать дочери 100 голов оленей. И они очень выручили ее семью  позволили выжить во время советской власти. У деда было 13 детей, когда семью раскулачивали, они долго не могли прийти в себя  ведь всё отняли у них, что они нажили своим трудом.

 

ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ

 

Вера Чебоксарова: 


— На севере организм быстро изнашивается. Чтобы обеспечить бодрость, там надо есть много жирной пищи  мяса и рыбы. А это нагрузка на желудок и печень.

 

 

Валентина Дедык:



— Вообще-то строгого учета возраста человека по годам раньше не велось. Дату рождения определяли по событиям. Например, «это было время таяния снегов (желтения листьев, ледохода на реке), на небе виднелась половинка луны». Система счета была пятеричная и десятеричная  по количеству пальцев на руках и ногах. Слово руки «мэнгыт» входило в обозначение цифр. Скажем, цифра 30 обозначалась как три пары рук. И календарь был таким же. Оленей же считали, делая зарубки на палочках. Письменность у нас появилась только с приходом советской власти.

 

ЗЕМЛЯ ШАМАНОВ

 

Вера Чебоксарова: 

— Самыми мудрыми, знающими людьми были шаманы  духовные лидеры своих родов. К ним обращались по всем спорным вопросам, просили их советов в разных ситуациях например, выдавать ли дочь замуж. Их вызывали к больному, просили помочь найти пропавшего человека. Шаманы  очень шумные. Они вводили себя и людей в состояние транса криками, ударами бубна создавали особую звуковую вибрацию. Начинали говорить не своим голосом на непонятном языке. Умели «вязать глаза»  то есть владели гипнозом. А лечили, например, пугая людей. Неожиданно громко шаман мог крикнуть кашляющему человеку: «Не кашляй!». От испуга у того вырабатывался адреналин, организм мобилизовывался, и человек выздоравливал. Я проверяла на своих близких  это работает. Как и шаманские приемы влиять на погоду. Мы в детстве в летнем трудовом лагере заготавливали сено. И несколько раз, чтобы не ходить на работу, вызывали дождь. Для этого нужны были ветка с тремя ответвлениями и шкура медведя. Мы приезжали в лагерь со своими шкурами использовали их вместо матрасов. Но у всех были оленьи или лосиные, к счастью, у одной девочки оказалась медвежья. Мы трясли эту шкуру, били по ней палкой и призывали дождь. И удивительное дело, на голубое чистое небо вдруг набегали тучи, и проливался ливень с грозой. Всякий раз, когда мы такое проделывали, это срабатывало. 


Еще шаманы устраивали, как теперь бы сказали, батлы — соревнования. Кто лучше выполнит то или иное задание, кто выше поднимется к небу. 


У нас, юкагиров, сильных шаманов никогда не хоронили, а освобождали тело покойника от мяса, которое скармливали лучшим собакам. Все суставные косточки резали на кусочки и делили между всеми членами рода, которые зашивали эти косточки в кожу и носили на груди как амулет. А череп хранили. Доставали по праздникам, водружали на специальное приспособление типа вешалки-плечиков, на которые еще вешали кафтан (национальная меховая одежда.  В.Ч.). И ставили у праздничного стола  считалось, что шаман разделяет со своими соплеменниками трапезу. Такой же обычай есть и у американских индейцев, но, что интересно, у тех, кто живет не в Северной Америке, а в Южной. 

Наталья Дориченко:


— На Полярный Урал в XVI веке вместе с казаками Ермака пришли и христианские миссионеры. Поэтому ненцы Приуралья, к которым относятся мои предки, практически все приняли христианство. По словам моей мамы, ее родители говорили о том, что уже прапрадедушки и прапрабабушки в нашем роду были крещены и похоронены по православным обычаям (в землю, с надгробными крестами), эти захоронения в тундре существуют до сих пор. Я помню, что в чумах, в которых мне доводилось бывать в детстве, можно было увидеть икону Николая Чудотворца. Этот святой, как известно, покровительствует путешествующим, и кочующие ненцы особо его почитали. А шаманов у ненцев, возможно, надо искать дальше  там, куда не добирались миссионеры и советская власть.

ПОХОРОНЫ В ОГНЕ И НА ДЕРЕВЕ

 

Раиса Рактына: 



— У нас испокон веков, когда умирает человек, его кремируют. Эвены, принявшие христианство, своих покойников хоронят, а у нас, чукчей (и коряков), их сжигают. Покойника в праздничной меховой одежде кладут на помост и под ним разводят костер. На следующий день близкие приходят, собирают пепел и накрывают кедровым стлаником. А через год делают поминки.

 

 

похоронный обряд на Камчатке (с) скриншот shapran.photoshelter.com,Andrey Shapran

 

Вера Чебоксарова: 


— Юкагиров раньше хоронили на деревьях  клали труп на полозья из веток. И если его начинали клевать птицы, считалось, что душа улетает вверх и там блаженствует. А если, не дай бог, покойника будет есть зверь  белки, собаки, мыши, то его душа уйдет в нижний мир, и будет там постоянно страдать. Потом тот, кто попал в верхний мир, снова родится человеком, а из нижнего мира душа может переселиться только в тело животного. 


Но когда пришли русские, они во избежание массовых эпидемий заставляли покойников хоронить в земле, хотя для народов Севера это было противоестественно  трудно, да еще без железных орудий, выкопать яму в вечной мерзлоте. 

РАЗГОВОРЫ С ДУХАМИ

 

Елена Захарова: 


— Сегодня остались лишь обрывки прежних шаманских культов и знаний. Их еще сохраняют старики. Когда на рыбалке пропал мой отец, я по совету одной бабушки выполнила целый обряд, чтобы его найти. Сначала съела шесть сушеных мухоморов, причем в особой последовательности — сперва три, потом два и в конце еще один. Потом, стуча в бубен, под дождем пошла к тому месту, где папа рыбачил. Там у него был сарайчик. Затопила печку, покормила огонь оленьим жиром, разложила на полу заячий пух — чтобы духу отца было мягко ходить. Мухоморы подействовали, когда я пошла за водой. Набрала воды, а назад идти не могу — какая-то сила крутит меня, прямо толкает, против солнца ведет.


Но я твердо сказала: «Нет, по солнцу пойду» — и смогла добраться до сарайчика. Там стала играть на бубне и петь песни — те, которые слышала давным-давно и думала, что их позабыла. В обычном состоянии никогда бы не вспомнила, а тут слова сами в голову приходили. Это были песни умерших бабушек. Они все будто помогали мне искать папу. И вдруг одна песня — тоненькая-тоненькая, как ниточка, потянулась из-под земли. И чувствую, ее надо оттуда вытащить — так спеть, чтобы не сорвалась. Я хорошо ее спела и погрузилась в сон. Но тогда мне казалось, что это не сон, а явь. Я вытянула песню из-под земли, и на этом месте остался лишь бугорок. Трогаю его, плачу и умоляю отца отозваться. И вдруг кто-то мне говорит: «Он здесь, рядом». А потом слышу за спиной голос папы: «Не плачь и больше меня не ищи». 



Его тело вынесло весной на лед недалеко от места рыбалки. Всё это время он действительно был рядом — вертелся в водовороте, потому и меня крутило, когда я в речке воды набрала. После тех мухоморов я еще долго очухаться не могла. Всё горевала и была не в себе, только через 5 лет пришла в себя — как будто из-под полога вышла. 

ВОДКА И МУХОМОРЫ

 

 

 


Леван Болотаев, осетин, работал участковым и егерем в поселке Ачайваям
 

— На Камчатке многие умирают от алкоголизма, или тонут в реке  ведь плавать почти никто не умеет. Напьются и лежат в отключке прямо на берегу, их прилив хлещет,  хорошо, если кто-то увидит и вытащит на сухое место… А кто-то употребляет мухоморы неправильно и в большом количестве. Основная проблема коренных народов  это алкоголизм: из-за нехватки рабочих мест спивается даже молодежь. Ведь их ферментативная система не приспособлена для переработки большого количества спирта. Коммерсанты знают об этом и пользуются, зарабатывая миллионы на коренных жителях полуострова, сажая их в долговую яму. До боли обидно за народ, ведь с каждым годом их становится всё меньше и меньше.

Олеся Болотаева:

 Мы, коренные малочисленные народы, немного наивные, открытые, доверчивые. Относимся ко всем как к себе, таково мировоззрение нашего народа. У нас есть такой закон: если к тебе в дом зайдет человек, надо сначала его накормить, а затем спросить зачем пришел. А в наши дни доверие граничит с наивностью, которой кто-то обязательно захочет воспользоваться. Вот на днях из сумки вытащили кошелек, но я в таких случаях всегда вспоминаю бабушку Коян  она говорила, если кто-то заберет что-то, это значит, что он плохое забрал.


ЧТО ПРИНЕСЛИ РУССКИЕ

 

Олеся Болотаева:



 До прихода русских у нас не знали соли. В старые времена обходились без нее, рыбу и икру не солили, а вялили на солнце. Или квасили рыбьи головы  закладывали в яму, а сверху ветки с листьями и дёрном. И ждали, когда заквасится.


Наталья Дориченко:


— Советская власть, если опустить печальный период репрессий 30-х годов, способствовала развитию образования у северных народов, у многих из них появилась письменность, были созданы алфавиты на основе кириллицы, велось обучение национальных кадров. Советское государство пресекало межэтнические конфликты (какими методами  отдельная тема, но тем не менее). Ненцы, согласно легендам, издавна конфликтовали с этносами, проживающими по соседству, в частности с ханты. Исследователям известно о войнах между ними со средних веков до начала XX века. Например, у ханты есть река Ёран ёх вилим юган, название которой переводится как «Река, где с ненцами война шла». Если сегодня браки между представителями этих этносов не являются редкостью и воспринимаются вполне нормально, то во времена моей бабушки они были практически невозможны. Также различные племена ненцев воевали между собой, например, лесные ненцы конфликтовали с тундровыми.

Вера Чебоксарова: 


— Юкагиры  древнейший народ восточной Сибири, который когда-то занимал очень большую территорию от Енисея до Анадыря. Но потом стал отходить все дальше на север, сначала под натиском коряков и чукчей, потом  тунгусоязычных племен Забайкалья. Эти народы принесли с собой оспу, холеру, от которых у юкагиров не было иммунитета. Третьим нашествием стал приход тюркоязычных якутов. Так что к моменту появления в Сибири казаков территория и население юкагиров из-за войн и эпидемий уже уменьшились в несколько раз.
 
Раиса Рактына: 


— В 1957 году я впервые увидела русских. Тогда я очень испугалась их. Они ходили по юртам, забирали всех детей в школу-интернат. Родители не хотели меня отпускать и спрятали в пологе юрты. Я смотрела на русских через щелочку и удивлялась: голубые глаза, красная в отсвете костра кожа... А в следующем, 1958 году меня все-таки нашли и забрали в школу. Помню, учительница сморкалась в платок на уроке, а я думала: «Надо же оказывается, они тоже сморкаются». Со мной была моя собачка по кличке Вавакай, похожая на таксу. Она ночью спала на улице возле моего окна, утром провожала меня в школу и возвращалась в тундру к родителям за 30 километров от села. А вечером снова приходила ко мне в поселок. И так каждый день. Сначала меня привели в нулевой класс. Это была начальная школа в селе Ачайваям. Я не знала ни одного русского слова, но быстро выучила. Через год меня перевели в первый класс, но уже там я знала всю программу третьего класса. Училась хорошо. Учителя у нас были прекрасные, до сих пор помню свою первую учительницу Сиротину Анну Ивановну. С 5 по 8 класс я училась в восьмилетней школе-интернате в селе Апука. Это была школа самоуправления. Я была параллельным ученическим директором школы. Подружка Зоя параллельная заведующая столовой  следила, чтобы обед вовремя накрывали. Была доска почета отличников, а те, кто получил за неделю двойки, ходили по кругу позора. На зимние каникулы нас забирали родители на собачьих упряжках. Очень тепло интернат вспоминаю, но родители не хотели, чтобы я там жила. Может, и вправду не стоило. Если бы осталась дома, научилась бы всем нашим традициям.
 
Вера Чебоксарова: 


— Интернаты не способствовали сохранению этнической идентичности. Детям там запрещали говорить на родном языке  даже братьям и сестрам. Всех воспитанников одинаково кормили, поили, одевали. У всех были одинаковые пальто и шапки. Но самое главное, там не надо было думать, что делать. Мои папа и мама учились в интернате. С раннего детства их, как и остальных воспитанников, приучали к тому, что кто-то решит их проблемы, возьмет на себя их жизнь. А от них эту же психологию унаследовали их дети, внуки. И мы до сих пор иногда видим этот инфантилизм в наших северянах-студентах. Но на Севере с ним не выжить. Потому еще, когда СССР рухнул и привычная господдержка иссякла, многие малочисленные народы оказались в катастрофической ситуации.

ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

 


Леван Болотаев: 


— Я приехал в Ачайваям в 1980 году. Так и остался. Тогда там всё было. Совхоз. Прекрасные заводы рыболовецкие. Каждый год на ВДНХ одаривали подарками  коврами, машинами, телевизорами, автобусы для села направляли. Снабжение было замечательное. Огромное внимание уделялось молодежи. Птичницы, пастухи из оленеводческих бригад регулярно получали премии, золотые знаки ВЛКСМ. Хорошо, весело жили. Артисты из Москвы приезжали. Курсировал пассажирский пароход Комсомольск  Петропавловск, во все населенные пункты заходил. 


Это очень богатый край, тут всё растет. Женьшень сосульками в горах висит. Много полезных трав, их приезжают собирать с материка. Очень много полезных ископаемых. 


А какая там рыбалка и охота! Закинул удочку с шестью крючками  не меньше трех рыбин вытянул, а иногда и все шесть. За 40 минут  20 килограммов корюшки спокойно можно наловить. Тем, кто состоит в охотобществе, выдают лицензии на отстрел горных баранов, лосей, медведей, волков. Бараны ходят в горах стадами по 50–100 особей. Самец с большими закрученными рогами весит 100 килограммов, важенка  50. А волков отстреливали, потому что они нападают на стада, грызут и разгоняют оленей. Ты за волком гонишься по следам на снегоходе «Ямаха»  он не может от тебя убежать. Добывали по 3–5 шкур за раз. На медведя же у нас некоторые, например, охотились так. Когда лосось на нерест идет, охотник садится в засаду возле реки. Если пришел на берег маленький медведь, чтобы прогнать его, говорит собаке: «Залай!». Услышав лай, медведь уходит, через несколько минут уже приходит другой. Если крупный  охотник ему в копчик стреляет. Зверь садится, а охотник собаку спускает и ждет часа полтора, пока собака донимает медведя и у того от злости раздувается желчный пузырь. И потом уже только стреляет. Дело в том, что японцы и корейцы за грамм медвежьей желчи по 18 долларов давали, они из нее лекарства делали. И на этом раньше хорошие деньги можно было заработать. А некоторые охотники медведей с берлог поднимают. Увидят, из снега пар поднимается, как дымок из трубы, кинут туда факел и поджидают. Весной, когда медведь встает с зимовки, у него мясо вкусное, жирное и, главное, чистое. А вот осенью его уже надо вываривать обязательно. Иначе заболеешь трихиннилезом, от которого человек может за два дня умереть. В последние годы у нас много медведей развелось. На меня, например, дважды они из кустов нападали. В первый раз это был двухгодовалый самец  удар лапой по шапке пришелся, я ему в левый бок нож сунул, он мне когтями палец сломал и всю кожу содрал с ладони. Меня тогда моя охотничья лайка спасла, она кинулась на медведя. А во второй раз медведица на меня напала  я, падая, три раза из карабина выстрелить в нее успел. В рубашке родился. 


Когда я еще был участковым, местные жители нелегально на упряжках ездили в Америку (до Аляски через Берингов пролив, который зимой замерзает, там всего 300 километров). Выменивали шкуры соболя и песца на сахар, аппаратуру, винчестеры. Чтобы их пограничники не заметили, старались во время этих поездок сливаться со снегом. Одевали белые маскхалаты, специально заводили себе белых собак. Кагэбэшники изымали потом эти винчестеры. А увидев в поселке белую собаку, мы, милиционеры, имели право ее сразу отстреливать. 


Вера Чебоксарова: 


— К нам на Колыму, по некоторым сведениям, американцы еще в 1950-е годы сами за шкурками приходили. Раньше границу ведь в этих местах трудно было контролировать. Например, чукчей, которые там живут, долго не могли ни описать, ни переписать, ни крестить, поэтому, в отличие от якутов, они смогли сохранить свои фамилии. А вернее, фамилиями стали их имена: Куэтегин, Куравье, Кутгеут, Рытхеу.
 

ПЛОХИЕ ВРЕМЕНА


 

Олеся Болотаева:



 Наши предки были все полиглотами. Знали по 5–6 языков тех народов, с которыми приходилось соприкасаться. Но если, например, чукотский и корякский  родственные языки, то у соседей, живущих на американской территории, инуитов и алеутов,  совсем другие: нам их не понять. В СССР о коренных жителях народов Севера«заботились». Например, выявляли болезни, регулярно проводили тубдиспансеризацию. А когда в 90-е годы вся эта «забота» закончилась, туберкулез для северян стал настоящей бедой.

 

Леван Болотаев: 



— Плохо еще, что больницу ликвидировали. В поселке только медсестра. Если что вдруг случится, вызывают вертолет. Разве при таком раскладе может быть оказана своевременная медицинская помощь?! Чтобы сдать анализы, или, например, сделать санкнижку, надо лететь в район за 500 километров, а это 6600 рублей только в один конец. И то, вертолет бывает в лучшем случае раз в неделю. С 90-х годов наступила очень тяжелая жизнь. Я как милиционер отвечал за два участка. На одном насчитывалось 2800 жителей, на другом больше 3500. А сейчас всех вместе осталось человек 500. Мало кто до старости доживает. Стадо оленей раньше было под 20 тысяч, теперь 5 тысяч в совхозе и еще 400  у частников. Было 6 оленеводческих звеньев, стало 3. На весь поселок осталось четыре упряжки собак. Но их держат не для повседневной жизни, а специально для ежегодной гонки «Берингия». 



Было 40 тракторов, на которых возили грузы  уголь, солярку, продукты. Осталось только три. Пустые дома стоят  живи не хочу.Только дома в поселке Ачайваям очень ветхие. Двухэтажные на 4 квартиры. Их строили украинцы из Бердянска в 1984 году. Стены совсем тонкие  паклю не проложили. Как ветер подует, по всему дому ветрище и холодище. За сухими дровами далеко надо добираться. Возле поселка уже всё вырубили. Трактор вывозит дрова через болотистые места, застревает,  в общем, одни мучения… 


Рыболовецкие заводы разрушены. Были золотые прииски большие их закрыли, законсервировали  вырыли огромную яму, загнали туда всю технику и засыпали землей. Оленевод больше 10 тысяч рублей не получает. Раньше штатные охотники сдавали пушнину в госпромхозы. А теперь соболя, песца много развелось, потому что никто на них не охотится. Чтобы на охоту идти, надо с собой еды взять на несколько дней. А цены на продукты у нас бешеные: 



 килограмм яблок  450 рублей, 

 килограмм мандаринов или апельсинов  500, 

 сахара килограмм  130–180 рублей, 

 вареная колбаса  400–500 палка, а про килограммовые я вообще молчу. 

Даже доширак стоит 100–150 рублей. 



Зато водка дешевая  сплошная палёнка. Раньше на время лова рыбы или забивки оленей устанавливался сухой закон. А водку продавали только по субботам  2 бутылки на семью. А теперь бери сколько хочешь. У нас люди живут от лета до лета. Коммерсанты зимой выдают им под запись продукты и алкоголь, а народ летом потом долги отрабатывает  ловят красную рыбу: кижуча, нерку, горбушу, кету. Икру из нее выпотрошат и сдают по 50 рублей за кило. Так коммерсанты по 10–15 тонн икры делают. А сама рыба кучами на берегу остается гнить. У нас только коммерсанты живут хорошо: на поселок с населением в 400 человек  8 магазинов, баню заняли под склад икры. А все остальные  в долговой яме. Когда люди приходят за зарплатой или пенсией, коммерсанты их уже поджидают, и начинается между ними страшная грызня за каждого должника, порой даже дерутся. Тяжелая жизнь на полуострове, и только Бог знает, когда наступят хорошие времена. 

 

Вера Чебоксарова: 


— Я на родину, в свой поселок Зырянка ездила в 2013 году. Если раньше из райцентра летала на вертолете или самолете Ан-2 за 30 минут, то потом авиации не стало, и в последний раз за мной приехал дядя на лодке. Мы около 8 часов добирались по рекам и выкопанным протокам, так, что в некоторых местах ветки хлестали лицо. Где-то даже лодку тащили на себе, потом снова садились вставляли мотор. Как на другую планету попала. Когда-то в Зырянке жили почти 6 тысяч человек. Сейчас осталось только 3 тысячи. В поселке Угольное дома разрушены, была хорошая школа с бассейном теперь закрыта. Раньше было 500 учеников, сейчас  150–170. А в национальной школе в Нелемном, например,  47 учеников. В 2017 году был всего 1 выпускник.

 

ПРИЗРАК НАДЕЖДЫ

 

Валентина Дедык:



— Я училась в Институте народов Севера в Петербурге, вроде бы приобщилась к цивилизации. Но моя мама и бабушки жалели меня. Особенно в 90-е годы, когда началась в стране вся эта кутерьма. Помню, мама говорила: «Мне жалко тебя. Я живу в яранге, мне не надо ни за свет, ни за квартиру платить, брать кредиты, думать о продуктах. Вся одежда и пища своя». Тогда в тундре еще сами всё делали. И всегда в доме были юкола (сушеная рыба), рыбий жир, оленина. Но теперь уже нет прежних навыков жизни, а значит, и прежнего изобилия. Больше всего наши народы пострадали от утраты самих себя. В 90-е годы старые поколения резко ушли, а их дети думали только о выживании, а не о сохранении своей культуры.

 

Вера Чебоксарова: 



— Раньше считалось, что промышленность и цивилизация  благо. Но опыт народов Севера показывает, что не всегда. В 90-е годы мы оказались в безвыходном положении  и промышленность разрушена, и традиции утрачены. Сейчас на Севере сложилась такая ситуация, что если не заниматься национальными промыслами  рыбалкой и охотой, просто не выжить. Сама жизнь заставляет возвращаться к истокам. Подростки-юкагиры учатся у стариков ставить петли на зайцев и куропаток, а для ловли рыбы использовать забытые ловушки-морды. И еще один важный урок выживают замкнутые народы, и если хотите, самолюбивые. Юкагиры были открыты миру, быстро воспринимали чужую культуру и языки. Знали эвенкский, чукотский, якутский, русский, а старики  даже английский (если общались с американцами). Не позволяли себе при госте разговаривать на своем языке, чтобы того не обидеть. И в итоге, если к моменту прихода русских на Колыму юкагиров насчитывалось около 5 тысяч, то сегодня осталось всего 1600, но при этом почти все метисы, чистых юкагиров уже нет. Например во мне течет русская и якутская кровь. Даже в своих национальных поселках Андрюшкино и Нелемном юкагиры не в большинстве. В Андрюшкино их всего треть. Остальные жители  якуты, эвены и чукчи. А вот, скажем, ненцы всегда были больше зациклены на самих себе, и сегодня они возрождаются. Их уже почти 50 тысяч. Точно так же растет численность ханты  их уже больше 30 тысяч.

Мунха - якутская подледная рыбалка, Фото с места события собственное. (с) фото: Алексей Толстяков, ИА YakutiaMedia

Наталья Дориченко:


— Ну, в случае с ненцами еще месторождения нефти и газа играют большую роль. Ямал на первом месте в России по добыче газа. И за счет этого идут денежные вливания. Да, исчезли некоторые породы рыб, нарушаются пути миграции диких животных и птиц. Но ведутся государственные программы оказания помощи кочующему населению в области сохранения традиционного образа жизни. В основном в виде денежных выплат, еще оленеводы обеспечиваются средствами связи в тундре, им оказывается социальная поддержка: дети, обучающиеся в интернатах, находятся на полном государственном обеспечении, имеют льготы при поступлении в вуз и т. д.
 

На Ямале растет численность населения. Так, 15 лет назад в моем родном городе Салехарде было чуть более 30 тысяч жителей, а сегодня, по официальным данным, около 50 тысяч, не считая тех, кто временно прибыл на Север на заработки, а таких людей достаточно много. Город бурно развивается, туда Эрмитаж с выставками приезжает. Там современные школы, зданиям и оснащению которых могут позавидовать многие регионы. И процент говорящих на родном языке среди ненцев один из самых высоких в России. 

 
Валентина Дедык:

— В последнее время государство оказывает поддержку малым народам. С 2012 года стали издаваться учебники. Если раньше наша кафедра вела только курсы по родным языкам, культуре и быту, то сейчас появились еще и курсы по декоративно-прикладному искусству. Но многое сегодня держится на энтузиазме учителей, которым приходится работать на нескольких работах. Я, например, помимо Камчатского института, еще преподаю в колледже поселка Палана, являюсь редактором окружной газеты, составляю учебники, букварь, книги по итогам экспедиций. Хорошо, что сегодняшняя молодежь начала интересоваться своей культурой и родным языком, создает группы в вотсапе, пропагандирует отказ от алкоголя и здоровый образ жизни, устраивает соревнования по национальной борьбе, метанию чаута (аркана), прыжкам через нарты.Но все равно у нас в совершенстве знают родной язык только 5 процентов студентов. Как скатились мы в 90-е годы к этому показателю, так и не можем его преодолеть.

Наталья Дориченко:


— Уже само существование нашего Института народов Севера является свидетельством господдержки национальных окраин. В Ленинград с 1925 года стала направляться на учебу молодежь, представляющая этносы Севера, Сибири и Дальнего Востока. 


В ноябре 2017 года в нашем институте прошел первый Всероссийский съезд учителей родных языков, литературы и культуры коренных малочисленных народов из этих регионов. Приехали более 300 преподавателей. Обсуждались содержание учебников нового поколения по родным языкам, подготовка кадров из числа коренных малочисленных народов. Съезд теперь будет проводиться регулярно. 

Вера Чебоксарова: 


— Да. У молодежи происходит осознание своей идентичности. Раньше юкагиры, рожденные в смешанных браках, стремились записаться в паспорте русскими или якутами. А сегодня гордятся, что они юкагиры, болеют за свою культуру. Наш язык официально преподается в школах двух юкагирских национальных сел Андрюшкино и Нелемного. Учителя оттуда приезжали на съезд, они очень стараются. Но одного только изучения языка для возрождения народа еще недостаточно. 


К сожалению, ребенок, окончив школу, этот язык уже больше нигде не использует. Если только не поступит в наш институт или в Якутский госуниверситет. Но это капля в море. У нас на кафедре юкагирского языка всего 5 студентов. В нашем Институте народов Севера обучается 200 человек. Но состав студентов с годами сильно меняется. С каждым годом к нам поступает все меньше северян. Во времена, когда я училась, их было 90 процентов. А сейчас 60 процентов студентов  ребята из других регионов. Раньше мы о таком и подумать не могли. Сегодня абитуриентов привлекает уже сама возможность учиться на бюджете. Да, у нас есть целевой набор  30–40 мест, на которые мы набираем северян. 


Но остальные места распределяются по результатам ЕГЭ. А эта система ставит представителей малых народов Севера в заведомо проигрышное положение. Ведь у них в поселках школы малокомплектные, некоторые предметы там вообще отсутствуют. Ребята не могут конкурировать со своими сверстниками из Петербурга и набрать по истории или русскому языку по результатам ЕГЭ нужное количество баллов. Более того, около 30 процентов приезжих студентов-северян по окончании нашего вуза остаются в Центральной России. Они преподают в русских школах русский язык и историю, устраиваются в детсады, музеи, Дома культуры, даже в театры.
Раиса Рактына: 


— Я осталась одна. Братья, сестры, родители, друзья, сверстники  все ушли. И наш мир тоже уходит. Как ни старайся. К примеру, мои родители передали Российскому этнографическому музею Санкт-Петербурга национальную одежду, идолов и утварь. Мою маму приезжали записывать ученые из Дании, Франции, Америки, нашей Кунсткамеры. Моя дочь Олеся уже три учебника для национальных школ написала. Вместе с ней и внуком мы выступаем в семейном ансамбле «Анана». Мы пытаемся, как можем, сохранить мир наших предков. Но он всё равно угасает. И боюсь, совсем скоро от него ничего не останется…
Олеся Болотаева:

 Моя бабушка говорила: люди умирают, но песни остаются жить вечно...
Да, сегодня государство поворачивается лицом к малым народам. Но так медленно, что как бы не было поздно. Можно еще пару десятков лет успокаивать, убаюкивать себя этой декларируемой господдержкой, а потом вдруг с удивлением обнаружить, что поддерживать уже некого. Когда надо, у нас могут быстро приходить на помощь. Спасать от разорения крупные банки, прокладывать энергомосты для отрезанных от России жителей Крыма, эвакуировать тысячи пострадавших от стихийных бедствий и катастроф. Но то, что происходит с народами Севера, — это уже давно катастрофа. Пусть не сиюминутная, а растянутая во времени, но по последствиям куда более страшная. 


Отец нации Владимир Путин не раз говорил, что главное достояние России — это народы, которые ее населяют. Не нефть, не «Газпром», не футбол, не олигархи, не банки… А люди! Неужели власть не видит, как живут люди на Севере и Дальнем Востоке? А если видит, почему не приходит на помощь? Почему она тратит миллиарды долларов на амбициозные мегапроекты вроде стадиона «Зенита» и расселение москвичей из хрущевок, а не на спасение своего главного достояния —народов страны? И чем тогда эта власть отличается от алчных, жестоких злодеев из фильма «Аватар»? 


Владлен Чертинов
Рейтинг: 100