Вячеслав Кондин: Отцы, учите своих сыновей
Хранитель югорских традиций Вячеслав Кондин рассказывает, как знакомить детей с опытом предков.
Традиционная охота и рыбалка – это не самые изучаемые направления в этнографических исследованиях. Да, в музеях нередко можно увидеть приспособления для ловли рыбы или добычи зверя, однако зачастую все ограничивается демонстрацией этих предметов на стендах. В музее под открытым небом «Торум Маа» в Ханты-Мансийске решили пойти другим путем. Несколько лет назад здесь открыли охотничью тропу, где выставили работающие ловушки, и посетителям на экскурсиях подробно рассказывают принцип их действия. А приемам выживания в лесу, которые ханты и манси использовали веками, в музее начали обучать детей. О том, как устроена эта работа, рассказал «КМНСОЮЗ-NEWS» заведующий сектором программ и проектов музея «Торум Маа» Вячеслав Кондин.
– Вячеслав Юрьевич, откуда вы столько знаете про охотничьи и рыболовные традиции хантов и манси?
– Я с детства с отцом ходил на охоту и рыбалку, отец меня всему и обучал. Когда стал постарше, то полюбил это дело, и уже лет в 13 самостоятельно ходил охотиться и рыбачить. Я сам ханты, а моя супруга – из северных манси. Поэтому мне хорошо знакомы традиции двух наших югорских народов.
Несколько лет назад у меня вышло два методических пособия по изготовлению охотничьих принадлежностей северных манси. Все началось с того, что мне в руки попалась статья известной исследовательницы из Санкт-Петербурга Елены Геннадьевны Федоровой. Она работает в Кунсткамере, в ее статье было приведено описание охотничьего мансийского костюма. Я решил развить эту тему и разработать методичку по созданию костюма мансийского охотника со всей амуницией, чтобы любой человек, которого интересует это направление, мог по книге изготовить такой костюм.
Мы тогда с супругой много консультировались у тещи, у родственников по линии жены, обращались к другим охотникам. Где-то месяц собирали материал.
– А сейчас охотники и рыболовы Югры пользуются традиционными знаниями?
– Многие моменты уходят. Все-таки если раньше охота и рыбалка были залогом выживания, то сейчас это в большей степени развлечение. Везде есть продукты в шаговой доступности, кроме того, сложно куда-то сдавать добычу.
В годы СССР по всему региону действовали ПОХи – потребительские охотничьи хозяйства, куда сдавалась пушнина, мясо, рыба, а взамен охотники могли получить патроны или продукты. Сейчас такой системы нет, так что люди садятся на снегоходы и едут в лес, а вся амуниция у них из магазина «Охотник-рыболов». Раньше все делали, естественно, сами. И это увеличивало степень ответственности – если охота оказывалась неудачной из-за того, что что-то подвело, то винить можно было только себя.
У нас всегда очень бережно относились к лесу, к реке. Сверх того, что требуется, у природы никогда не брали.
Очень много нюансов касаются самой охоты. Например, на каждого зверя – свое время. Все это диктуется условиями жизни. А сейчас как бывает: увидели след, поехали по нему, может, к какому-нибудь зверю и выедут. Раньше охотники так не поступали, мало ли какая ловушка на пути стоит. Можно не заметить петлю и попасться в нее.
У нас всегда очень бережно относились к лесу, к реке. На охоту шли, потому что надо добыть пропитание, шкуру. Сверх того, что требуется, у природы никогда не брали.
– Вы сами часто ходите на охоту и рыбалку?
– Хотел бы почаще, но не получается. Я вот мечтаю на пенсию выйти, чтобы охотиться, рыбачить вволю, сейчас я чаще вижу музейную экспозицию на эту тему, чем сам иду в лес.
– Есть мнение, что чаще всего музеи посещают женщины и дети. Как вы завлекаете на экспозицию мужчин?
– У нас нет цели добиваться, чтобы в музей ходили в первую очередь мужчины или женщины, мы стараемся создать такую экспозицию, чтобы она вызвала интерес независимо от пола и возраста. По моим ощущениям, мужчины даже больше задают вопросы и несколько раз могут прийти на одну экскурсию.
Особенность проведения наших экскурсий в том, что мы не работаем по шаблону, поэтому каждый раз посетителям удается рассказать новый материал. Практики, когда экскурсовод заучивал бы текст, у нас нет. В «Интервью недели», которое портал «КМНСОЮЗ-NEWS» делал с нашим директором Людмилой Александровной Алферовой, так и написано, что, если заучивать текст, экскурсовод может и не знать ответы на дополнительные вопросы, потому что он не в теме. А у нас в музее – все в теме.
Мы стараемся создать такую экспозицию, чтобы она вызвала интерес независимо от пола и возраста.
Понятно, что сотрудники не могут быть экспертами во всех областях. Поэтому мы обучаем друг друга. Например, женщинам-сотрудницам рассказываем про охоту и рыбалку, проводим экскурсии по охотничьей тропе.
Представленные в музее ловушки – в рабочем состоянии. Когда показываешь, как она срабатывает, это интересно всем, как заядлым охотникам, так и тем, кто никогда не добывал зверя.
В 2016 году мы установили на территории самострел. Поначалу его постоянно приходилось ремонтировать, слишком много желающих было из него пострелять. В итоге мы его разобрали и создали программу «Загадки охотничьей тропы», посетители по чертежам могли сами собрать самострел и насторожить, то есть подготовить его к использованию. Такие вот программы и привлекают мужчин в музей. У нас они могут поговорить об охоте, рыбалке, узнать что-то полезное, что можно применить на практике. Но, скажу я вам, такие темы и женщин тоже интересуют.
– Вы также являетесь специалистом по музейному строительству. В чем особенность музейных построек в музее под открытым небом? Можно ли просто перенести какую-нибудь оригинальную постройку на территорию или же ее надо как-то адаптировать?
– У нас примерно 15% построек привезены с родового стойбища Айпиных, напомню, Еремей Данилович Айпин, знаковый югорский писатель, был одним из инициаторов создания нашего музея. В частности, у нас в экспозиции имеются несколько лабазов и навес, доставленные с его родового стойбища. Многие объекты мы ставили уже сами.
Какой-то специальной адаптации под музейные нужды не делали, по факту музейная стройка, как и любая другая, заключается в том, что крепкие мужчины возводят какие-нибудь объекты, носят бревна, пилят, штукатурят. Поэтому музейное строительство или реставрация – это очень трудоемкое дело.
Музейная стройка, как и любая другая, заключается в том, что крепкие мужчины возводят какие-нибудь объекты, носят бревна, пилят, штукатурят.
– А с доступной средой у вас как?
– Музей «Торум Маа» расположен на холме. Подъем достаточно крутой. Мы, когда занимаемся постройкой объектов, все потом обливаемся, таская бревна. И вот пандусы нам пока никуда не поставить. Мы, конечно, ищем возможность решить этот вопрос, чтобы к нам могли заезжать, например, люди на колясках. Для посетителей с другими группами инвалидности у нас условия есть. Например, приходят на экскурсии люди с нарушениями зрения. У нас есть предметы, которые можно брать в руки. Также с 2018 года реализуется программа «Музей на ладони».
Мы рассудили так: если люди к нам не могут в музей прийти, то музей может прийти к ним. В рамках этого проекта мы сделали макеты музея и стали проводить выездные экскурсии. В частности, регулярно посещаем школы VIII вида, где обучаются дети с ментальными нарушениями. Также проводим выездные мероприятия в центре, который посещают дети с расстройством аутистического спектра. Кроме того, мы регулярно устраиваем встречи для спортсменов из команды по следж-хоккею (это паралимпийский вид спорта для спортсменов с нарушениями опорно-двигательного аппарата). На наших выездных мероприятиях можно понять, что такое лабаз и как он устроен, как выглядит кузница или охотничья избушка, поиграть в старинные игры, например, попробовать разобраться в головоломке.
– Над какой экспозицией вы сейчас работаете?
– У нас с 2019 года есть кузница, но она окончательно не доделана. В прошлом году я немного переделал там горн, чтобы он стоял у стенки, изготовил над ним вытяжку. Копоти стало меньше, и теперь, когда выходишь из кузницы, то ты не черный как трубочист. Но работы еще много.
Также мы работаем над созданием площадки «Мастеровая улица», второе название – «Яныг кол», у манси так называется место, где проводятся медвежьи игрища и другие ритуальные действия. Я некоторое время назад разговаривал с известным югорским фольклористом Тимофеем Молдановым, он сказал, что если в музее появится такая площадка, то там возможно будет проводить обряды, в том числе и показывать какие-то фрагменты медвежьих игрищ.
Хочется, чтобы у нас все эти мастерские появились, чтобы дети могли попробовать что-то соткать или изготовить какую-нибудь простенькую керамику.
Ну и наряду с этим мы хотим собирать на этой площадке детей, проводить творческие посиделки, организовывать мастер-классы. Под навесом планируем оборудовать гончарную мастерскую. Достоверно известно, что в VIII-X веках на территории Западной Сибири было много гончарных производств. Вообще, запланировано много мастерских. Например, хотим сделать кожевенную мастерскую и небольшой уголок для крапивного ткачества. У нас ведь на территории Югры раньше не было никаких материалов, ни льна, ни хлопка, ткани делали из жгучей крапивы. Из нее же изготавливали нити. Хочется, чтобы у нас все эти мастерские появились, чтобы дети могли попробовать что-то соткать или изготовить какую-нибудь простенькую керамику.
– Несколько лет назад вы начали вести в музее детскую школу выживания «Таксар Махум». Какими навыками выживания коренных народов вы делитесь на занятиях?
– Где-то в 2013 году я задумался, какими традиционными знаниями можно поделиться с детьми, которые сейчас все время сидят дома все в компьютерах и телефонах, как вытянуть ребят из этого мира виртуального в реальность. Мы разработали программу «Таксар Махум», в переводе с мансийского это «Крепкие люди». В рамках программы мы учим детей выживать в лесу. В основном проводим занятия для ребят из Ханты-Мансийска, но хотим расширить программу, чтобы и сельские дети тоже в ней поучаствовали.
Один раз мы проводили выездные занятия школы в селе Саранпауль. Может быть, и в этом году получится к ним приехать. Группы у нас разные, от 10 до 35 человек. Возраст тоже разный. Бывает, приходят и взрослые. Мы этому даже рады, самому взрослому нашему слушателю было 42 года. Заметил, что, когда группа разновозрастная, участники друг другу помогают. Например, если у малышей что-то не получается, более старшие слушатели могут что-то подсказать. Кроме того, в разновозрастной группе участники друг друга, как правило, не знают, они знакомятся и сразу настраиваются на занятия. А когда собирается компания детей-одноклассников, то они начинают балдеть, и с ними сложно работать.
Мы учим разводить костры подручными средствами, гнать деготь, изготавливать из бересты посуду, делать ловушки рыболовные, охотничьи. Ну и, конечно, играем в традиционные игры, знакомим с кузницей, с нашей охотничьей тропой. Также для реализации этой программы у нас был создан веревочный парк. Его нам помог обустроить департамент культуры Югры. Идею, кстати, подал директор департамента Артур Латыпов, он пришел к нам три года назад, мы с ним сходили по маршруту, я рассказал про школу и посетовал, что у нас нет ресурсов, чтобы организовать полосу препятствий. Он предложил готовое решение – веревочный парк. В Великом Новгороде мы нашли компанию-производителя, заказали парк, его привезли, смонтировали. С момента его появления у нас посетителей прибавилось, ведь по веревочному парку можно полазить не только в рамках школы, но и, например, во время обычного визита в музей.
Мы учим разводить костры подручными средствами, гнать деготь, изготавливать из бересты посуду, делать ловушки рыболовные, охотничьи.
– У детей сразу получается освоить программу?
– По-разному, но хочу отметить, что дети все-таки очень сильно заточены на свои гаджеты. Во время первого занятия мы всегда спрашиваем у ребят, а какой предмет они бы взяли с собой в лес. Все говорят, что это должен быть смартфон, что с него можно позвонить, есть компас, интернет, где можно прочитать про те же навыки выживания. Я в ответ на это говорю, что в лесу Wi-Fi нет, да и батарейка не вечная, тут, конечно же, начинается: «А мы с собой пауэрбанк возьмем, а мы с собой еще что-нибудь возьмем». Смартфон – это, безусловно, хорошо, но мы советуем при походах в лес брать с собой обычный кнопочный телефон, у которого батарея хранит заряд больше, чем способен сохранить пауэрбанк, заряда у отдельных моделей хватает на 5-6 дней. Потом – спички. Но, знаете, детям даешь спички, а они не умеют их держать, не умеют их поджигать.
В этом, конечно, есть свои плюсы в плане безопасности дома. Но в экстренной ситуации в лесу ребенок спичками костер не разведет. Помню, в детстве мы могли зажечь спичку о любой предмет, даже если рядом чиркаша нет. Нынешние дети этого не знают.
Ну и вообще, сейчас дети огня боятся. И поэтому мы добываем огонь с помощью кремня, обычным трением. И вот они сидят, высекают искру. Конечно, не у всех получается с первого раза, но, главное, они пробуют, пытаются. Это важно. Даже если они один раз таким способом костер зажгут, то руки никогда не забудут, в экстренной ситуации они смогут это повторить.
Мы разбиваем курс на пять дней. Каждое занятие длится по три часа, с 10.00 до 13.00. За это время мы успеваем не только выполнить все, что должны по программе, но и пьем чай, играем. У нас не как на заводе, когда пришел и отработал смену без остановки, и ушел. Нужны и развлечения, дети это очень позитивно воспринимают, особенно, когда погода солнечная.
– Вы также ведете проект «Волшебный сундучок». Что собой представляет эта программа?
Я достаю из сундучка игрушки, рассказываю, как в них играли 100-200 лет назад, мы проводим мастер-класс, собираем головоломку.
– Проект появился в 2009 году, можно сказать, случайно. У нас в музее изначально не было образовательных программ с детьми, а запрос от посетителей имелся. И вот я стал смотреть, изучать, искать какие-нибудь ходы, которые были бы интересны и детям, и взрослым. Во время экскурсий я обратил внимание, что всем нравятся игрушки. Стал думать в этом направлении.
Однажды я нашел сундучок, он буквально лежал на помойке. Мне он очень понравился, я его подобрал, отчистил, помыл, оказался сундучок из XIX – начала ХХ века. Я его сдал в музей, у нас его приняли в фонды, но не поставили в витрину под стекло, а разрешили мне набирать туда игрушки. Я собрал 11 игрушек, подготовил мастер-класс по изготовлению нашей известной югорской головоломки «Палочка стоимостью пять лошадей», и мы запустили программу. Я достаю из сундучка игрушки, рассказываю, как в них играли 100-200 лет назад, мы проводим мастер-класс, собираем головоломку.
В 2017 году мы с коллегами масштабировали этот проект, изготовили несколько подобных сундучков, пошили кукол, сделали игрушки из дерева, головоломки. И вот с этими сундучками мы сейчас ходим, ездим везде. Они у нас путешествуют не только по России, мы были с ними в Венгрии, Сербии, Египте, Таджикистане, Франции.
Про «Волшебный сундучок» у меня даже сказка небольшая есть. Я работаю над книгой сказок, назвал ее «Сказки священного холма». Она – о нашем музее. Главные герои – лесные звери, дети и, конечно, мы – сотрудники музея. Эту книгу я посвятил своим детям, она уже сверстана, там 62 страницы, сейчас думаю над тем, как ее издать. Но сами сказки уже выложены в моих аккаунтах на сервисах «Стихи.ру» и «Проза.ру», а также у меня на странице «ВКонтакте».
– Вы много работаете с детьми, а вписывается ли это в югорскую традицию? Сто-двести лет назад мужчины ханты и манси участвовали ли в воспитании и образовании детей?
– Безусловно. Да, мужчины занимались охотой, рыбалкой, но не все же время отцы проводили в лесу или на реке. Когда мужчина был дома, с ним постоянно находились сыновья, и отец им передавал знания, рассказывал, например, как делать ловушки. Если отец не расскажет, то откуда ребенок это все узнает? Задача отца – воспитать из мальчика настоящего мужчину, у мамы – из дочки – настоящую женщину. Вот так это все у нас устроено. Что у хантов, что у манси главными учителями всегда были родители.
Увы, сейчас так происходит далеко не везде. Дети из отдаленных поселков учатся в интернатах, и в возрасте, когда как раз можно осваивать охотничьи премудрости, они находятся вдали от дома, с отцами они в лес, естественно, не ходят.
Задача отца – воспитать из мальчика настоящего мужчину.
В итоге, получив образование, молодые люди, возвращающиеся к себе в поселки или на стойбища, чувствуют себя чужими, они не знают, как организовать свой быт. И это все продолжается поколениями. В итоге даже если мальчики-подростки не уезжают в интернаты, а живут с родителями, может быть такое, что они мало проводят времени с отцами. Мужчины если ездят на охоту, то зачастую одни, сыновья остаются дома. Когда они вырастают, спустя годы пытаются сами освоить охотничьи навыки. У меня много таких знакомых, моих ровесников, между прочим.
Да, мы в музее проводим с детьми образовательные программы, но если мы хотим, чтобы народные традиции сохранялись, то отцы должны активнее включаться в вопросы воспитания. У нас в Югре так всегда было, это тоже в каком-то смысле традиция.
