«Язык у нас своеобразный». Рассказ учительницы с Ямальского полуострова
Село Сеяха — последнее жилое поселение на Ямальском полуострове. В нем зарегистрированы около 2,5 тысячи человек, но половина из них фактически живет не там, а в тундре. Речь идет об оленеводах, которые ведут кочевой образ жизни.
В России все граждане обязаны получить 9 классов образования, поэтому детей из семей кочевников отправляют в школы-интернаты. Учительница ненецкого языка Меретя Тусида рассказала, каково это — обучать детей, которые жили до этого только в чумах. Публикуем ее колонку.
Я сама родилась в тундре, ну это и по имени сразу понятно: Тусида Меретя Григорьевна. Кстати, имена у нас имеют особое значение, каждый знает историю своего. Мое имя — Меретя — означает «быстрая», а фамилия с ненецкого переводится как «без огня». Есть легенда о нескольких братьях, самого младшего звали Тусида. Однажды все ушли на охоту, а младший брат не уследил за костром, и он погас — отсюда и пошло название рода.
Отец мой в паспорте записан как Григорий, но у него есть ненецкое имя — Ихидус. Я узнала его от родственников, когда была уже взрослой. У нас табу на имена взрослых, многие школьники не знают, как зовут родителей, либо знают, но не могут сказать.
В тундре прошло всё мое детство, но помню его я очень смутно. Самые яркие воспоминания — это пространство внутри чума зимой, когда всё сидят в кругу у костра, пьют чай, старики рассказывают сказки.
«В 7 лет меня тоже забрали в школу-интернат. Это тяжело для маленьких тундровиков: оторвали от родителей, привезли в поселение — огромный стресс»
Меретя Тусида, учитель ненецкого языка
Первое время ты просто привыкаешь к банальным вещам, включая душ и туалет.
Я очень хотела стать метеорологом и уехать в Питер. Даже сдала экзамены, но родители не отпустили так далеко — побоялись, что не потянут мое обучение в большом городе. В итоге я увидела в газете объявление о наборе в Салехардский педагогический колледж и поступила на учителя ненецкого.
После колледжа я начала работать по специальности, а со временем стала руководить школьным музеем, вложила в него немало сил. Здесь приличное количество экспонатов, всё приносили дети или их родители.
На самом деле у нас сборная солянка, что найдут, то и дарят: национальные куклы, книги, музыкальные инструменты, оружие, предметы быта из тундры.
«А еще дети задолбали кости мамонта притаскивать, у них это любимое занятие. Я уже говорю: "Может, не надо? Девать некуда!"»
Меретя Тусида, учитель ненецкого языка
Но всё равно тащат и тащат, а у меня только мамонтовых челюстей четыре.
Я особенно горжусь тем, что раньше это была просто комната с какими-то интересными вещами, а сейчас у нас всё официально: мы получили статус музея. То есть я не только педагог, но и настоящий музейный работник — об этом я и мечтать не могла в юности. А еще на базе школьного музея есть краеведческий кружок.
Работать учителем ненецкого языка мне нравится и кажется важным: в последние годы российское правительство делает большой акцент на сохранение родных языков. Например, в Москве проводятся конкурсы на их знание — однажды я даже ездила на один из них в столицу и заняла там первое место.
Конечно, все малые языки пострадали в советское время. Когда я училась в школе-интернате, нам попросту запрещали разговаривать на ненецком — за это могли серьезно наказать, поэтому мы столкнулись с плодами запретов: люди забыли родной язык.
«Наши родители строили коммунизм: национальности нет, родного языка нет, учи русский или получишь по рукам линейкой»
Меретя Тусида, учительница ненецкого языка
Сейчас выросло целое поколение детей, которые не знают ненецкий. Дошло до того, что даже в тундре кочевники разговаривают на русском, тем более в чумах сейчас устанавливают солнечные батареи, там есть спутниковое телевидение — оно тоже на русском языке.
В школах на Ямале всё преподавание тоже на русском, ненецкий не входит в обязательную программу. Это факультатив, на который ходят те, кто хочет: по моим подсчетам, это 70–80 процентов детей — конечно, хотелось бы, чтобы их было больше.
Язык у нас, конечно, своеобразный: он тесно связан с бытом. Бывает, что даже я не знаю, как перевести. В лексике ненецкого много слов, связанных с оленями, хозяйством, жизнью в тундре, поэтому в поселке его сложно применить. Здесь другая еда, одежда, занятия — совсем иная картина мира.
Учебники родного языка у нас есть, но они морально устарели. Их писали еще в пятидесятые годы, поэтому там через слово встречаются коммунизм, социализм и прочая идеология — всё это вперемешку с загадками, сказками и литературой. Новых авторов нет — не понимаю, почему за столько лет никто не написал нормальный учебник.
Самое главное — выучить язык до 7 лет. Если человек до школы на нем заговорил, то не забудет уже никогда, даже если уедет. А русский-то он всё равно выучит, никуда не денется.
«В тундре пока в основном говорят всё же на ненецком, поэтому иногда в интернат привозят детей, которые не знают ни слова по-русски»
Меретя Тусида, учитель ненецкого языка
Для них есть подготовительный класс: детей собирают в чумах, чтобы не пугать партами и стенами, там они пьют чай, рисуют, учат русский. Со временем все адаптируются.
