Только ради нас

Текст сценария радиоочерка «Только ради нас»,

посвященного Году педагога и наставника в Российской Федерации

Полный авторский перевод с башкирского языка

Автор и ведущий – Расуль Сагитов. Журналист, писатель, переводчик, общественный деятель. Руководитель отдела общественно-политических программ радио «Юлдаш» АО ТРК «Башкортостан». Многолетний опытный публицист, занимающийся в том числе и вопросами этнокультурного развития. Заслуженный работник культуры Российской Федерации, заслуженный работник печати и массовой информации Республики Башкортостан, лауреат премии Правительства Республики Башкортостан им. Ш. Худайбердина. Член союза Журналистов и союза Писателей России. Член Общественной палаты Башкортостана двух созывов.

Имеет педагогический стаж работы в школе, читал лекции и проводил практические занятия по журналистике в Башкирском государственном университете. Второе высшее образование получил по специальности «Юрист».

Автор 14 публицистических и литературных сборников на башкирском, русском, татарском и английском языках, а также серий статей по развитию журналистики, опубликованных в федеральных журналах «Журналист», «Журналистика и медиарынок». Рассказы неоднократно увидели свет в «Литературной газете». Постоянный автор республиканской периодической печати. Публицистические материалы размещены в антологии «Современная литература народов России. Публицистика», вышедшей в свет в Москве в 2022 году.

Дата и время выхода в эфир передачи — 27.08.2023. 18.15 – 18.35.

Хронометраж – 19 мин. 49 сек.

Только ради нас

Добрый вечер, уважаемые радиослушатели!

Каждый раз, когда слышу, читаю, когда сам говорю и пишу понятие «наставник» вспоминаю своего не первого, но, безусловно, главного, великого школьного учителя Марата Гизитдиновича Муллагулова. Слово «великий» пусть не кажется чересчур. Именно таким он и был. И в душе моей таким сохранился.

Тому, что способности ребенку ниспосылаются с небес, я отношусь в высшей степени серьезно, верю без капли сомнения, однако их надо ведь вовремя, каким-то восьмым чувством, распознать, третьим глазом увидеть. Не всем по плечу поймать детский природный, тонкий талант, направить на благо страны, народа, родной культуры. Не все ставят такую цель. Не у всех хватает выдержки в пути к ней, поскольку это ребенок, он может и сторониться своего таланта, ему проще быть как другие. А Учитель мой сначала вел, да, можно сказать, и за руки, затем мудро сопровождал, но непременно воодушевлял, нацеливал, наставлял.

Мальчику-подростку и жесткая учительская рука особо не помеха. Доказательством чему его предписание: «Пойдешь в университет, на филфак!» Ты своенравен, с гордо поднятой головой, совсем не ручной, тем более отрок еще, с не полностью сформированным характером, однако не стал ведь возражать, совсем не стал.

Как человек глубоко творческий, и нас неизменно призывал к нему. К прекрасному, к неизведанному. Не только призывал, и путь показывал, и зорко следил.

Фотографирование это сейчас только ведь вещь обыденная, а тогда было поистине искусством. Все делалось вручную. В средних классах желание заниматься им достигло у меня невыносимого уже состояния. И на заработанные собственными руками деньги, благодаря также маминому финансовому вливанию, я стал счастливым обладателем простенького, но совершенно нового фотоаппарата и других принадлежностей. То, что я снимал больше живую природу, чем людей, как это делали другие, каким-то образом стало известно и Учителю. Он тут же тепло похвалил.

А у него дома, как оказалось, имелась моя сокровенная мечта — фотолаборатория. Да фабрика, не меньше! Учительские дома сами по себе воспринимались как вообще инопланетные, а тут тебе целый фотомир! На крючке висело даже фоторужье. Не только висело, но и «стреляло» — вон сколько снимков сказочной природы моего родного Бурзяна (район в Республике Башкортостан) настреляно!

А книги! Они не расставлены на полках ровненько, для красоты, что было в некоторых домах данью моде. Иные стояли в форме знака дроби, часть просто лежала, отдыхала. Видно было, что читаются. Библиотека, какая-никакая, и у меня есть, но здесь какой масшта-а-б!

Учитель, человек наблюдательный, знал мою тягу и к русскому языку, и начал давать задания по переводу с башкирского на русский и наоборот. Однажды предложил перевести целую книгу под названием «Самый человечный человек». Сегодня, когда говорю о том, что, благодаря работе на двух языках, вижу Его Величество Слово уже изнутри, ощущаю сердцем, ощущаю его сердце, дыхание, а значит и настроение, душу, не перестаю благодарить моего Учителя, преклоняю голову перед его памятью. «Самый педагогичный педагог», вот кто он.

И художником был отменным. И их тоже вырастил целую плеяду. Мог просто, на обычном ватмане, без никаких линий, взять и написать что-то плакатным шрифтом. Это были слегка кудреватые, удивительно живые, так и есть – с собственным сердцем, буквы. Мелодичные, лучистые, по стилю похожие на восточные, но точно свои. Поразительно красивые были. Фломастер словно сам скользил, пальцы Мастера будто его только держали, чтобы не падал. Думаю, уважение к слову отражалось и в этом. И меня научил «держать фломастер», могу что-то такое изобразить и теперь. В студенческие годы обложки многих письменных научных работ были заполнены таким образом. Не только мои, но и многих однокурсников. Я далек от утверждения, что достиг в этом его уровня, совершенства, и цели такой не было, научиться не значит повторять. Но, возможно, такое творческое, уважительное, любовное буквенное изображение звуков поспособствовало тому, что я их считаю одушевленными, что очень люблю работу на радио, охотно занимаюсь литературным творчеством.

Уроки на природе, вот где настоящий творческий подход! Не в теплое ведь время: осенью, зимой, весной. Впрочем, однажды летом организовал сплав по нашей реке Белой до Шульганташа (карстовая пещера в Бурзянском районе Башкортостана, широко известна благодаря наскальным рисункам первобытного человека эпохи палеолита). Сверстники мои до сих пор как зеницу ока хранят фотоснимки с того путешествия. Снимал наш Учитель на своем великолепном аппарате «ФЭД». Удивительные кадры! Черно-белые снимки, мне кажется, отражают чувства лучше, чем современные цветные технологии. Ибо не находятся в рамках каких-то жестких программ, не приспосабливаются, не универсализуются, остаются самими собой. И те кадры с природой Бурзяна, о которых я говорил выше, обладали какой-то высшей энергетикой: густой лес, белый снег, копья солнечных лучей из-за древних скалистых гор… Поддаваясь юношескому максимализму, я пытался обрабатывать отснятый материал: в раствор добавлял какие-то цветные порошки, кусок стекла намазывал черной гуашью и писал на нем иголкой тексты — на фотобумаге уже выходило белым. То есть комментарии, говоря по-современному. Но ничто не лучше естественного, конечно.

А то самое путешествие по Белой до Шульганташа ведь требовало личного мужества, даже геройства. Никто не поручал, в учебной программе не записано. Не согласовано в ста инстанциях, как сейчас. Просто взял и организовал. Не на безопасных катамаранах, а на обычных плотах, сооруженных из старых камер колесных тракторов, больших грузовиков. И палатки не продавались в деревне. Это, с одной стороны, лицезрение природы, перенесение чувств на бумагу, стремление к образности, метафорам, какие-то, пусть небольшие, философские умозаключения. Во-вторых, посещение тогда еще малоизвестной пещеры, соприкосновение вон с какой глубокой историей. Хоть некоторая часть общества воспринимает сейчас это обычным веселым времяпрепровождением, на самом деле дает в тысячу раз больше, чем любой учебник истории. Сплачивание детей это также. Говорят же ученые – социализация, это то же самое, только не спущенное сверху, а достигнутое собственным умом, творческой душой. Не будем скрывать, как смотрели и смотрят иногда на людей творческих – не всегда одобряюще. Глядят как на странных. А отправление из деревни на длинных плотах юных творцов, уверен, резко поменяло их оценку. А то до этого только приветствовали чужеземных туристов и просили крючки и леску.

На фотографиях тех нет меня… Душой среди них, а наяву нет. Не смог я поехать. Один из самых досадных моментов в моей жизни.

Но уже зимой в другую поездку – в творческую командировку в районный центр я попал. Марат Гизитдинович так и называл ее, величал — творческая командировка. Если б вы только знали, как я ждал этого дня и как провел совсем без сна ночь перед тем морозным утром! А как же – предстоит впервые встать перед большой аудиторией. Райцентр для меня место не постороннее, два года учился в леспромхозовском поселке Агидель, что сразу за рекой, но тут же в школе, со своими литературными вещами выступать. Как вести себя – также важно. Пиши хоть трижды гениальные произведения, а не сумеешь довести до читателя, кажутся посредственными, этому я убеждаюсь и сейчас, все сильнее и сильнее.

Трогание с места новенького колхозного автобуса КАвЗ показалось мне чем-то важным, особенным, как первый хруст перед ледоходом. Началом большого пути, видимо. Именно тогда, тем великолепным утром это произошло, хотя и до этого ездил на нем в районный центр. Возможно, из-за того, что связано было именно с творчеством. И само слово «командировка», конечно. Люблю я их – сколько пройдено дорог, сколько сделано радийных и телевизионных передач!

Зря я переживал: встреча с любителями литературы прошла прямо на ура. Очень тепло расстались. Подружились, некоторое время классами переписывались.

В районном центре работал знаменитый лесхозовский сувенирный цех. До сих пор, застав в домах, где сохранилось к прошлому уважение, этих милых медведей, улыбающихся белочек, благородных оленей, ощущаю наплыв внутренней радости. Душа ликует от торжества творчества. Одно из самых успешных предприятий это было. Поди-ка же, выпускало товары не самой первой, даже не второй необходимости, а реализация шла просто ударными темпами. Вот как это объяснить? Было свое, родное, из своей древесины, руками наших мастериц делалось, из-за этого? Думаю, да. И медведь не хищник, совсем не зверь, и заяц герой, и орел милостив. Изготавливались и трехгранные длинные деревянные ручки. Для нас, людей «с пером», они стали отличным подарком. Долго я пользовался, менял пасты и писал, творил по-своему, как мог. Жаль, во время переездов потерялась. Я совсем не из числа тех, кто падок до материальных благ, но всем, относящимся именно к творчеству, весьма дорожу.

Как-то в зимний ночной лес повел нас Учитель. Кто не назовет это мужеством, кто не оценит это как беззаветное служение творчеству? До сих пор перед глазами его, человека ростом невысокого, худощавого, прямое, как у самолета с вертикальным взлетом, восхождение на крутую гору на широких охотничьих лыжах с прибитым снизу маральим мехом. Мех, уложенный назад, не давал скатываться обратно. Не сказать, что он церемонился с нами, просто воодушевлял, окрылял. Был даже жестким, до сих пор в ушах хруст суставов от его крепчайших рукопожатий. Жал руку точно плоскогубцами, приветствовал как равного.

Недавно душа потребовала увидеть те места и, недолго думая, нацепил лыжи, поехал. Мало что там изменилось. Вон та маленькая скала. Не вписался тогда я в поворот и стукнулся о камень. Отломанный конец правой лыжи стремительно нырнул в сугроб. Снега здесь всегда навалом, камней не было видно. Что делать? Быстренько встать и продолжить спуск! Как и учил Учитель: хоть лопни, хоть тресни, а на полпути не останавливайся. Я и покатился, приподнимая правую ногу. Всю зиму так и проездил. Куском фанеры, консервной банки – чем бы не пытался соединить, не получалось. А в сельском магазине в свободной продаже лыж испокон веков не было. В райцентре тоже. Катание практически только на левой лыже превратилось даже в некую удаль. Когда обгоняешь кого-то, с целыми лыжами паренька, совсем джигит, орел. Всегда помню тот темный зимний вечер.

Физическую работу тоже он восхвалял. То, как однажды взял меня на свои узкие, но длинные сенокосные луга, которые располагались совсем рядом с деревней, прямо за рекой, копнить траву, оцениваю не как использование моего труда, а именно как привитие, закрепление мысли, что мужчина должен уметь делать все. Целый день одни с учителем. Между делом: беседы, истории, советы. Вот оно трудовое воспитание! И очень хорошо, что это возвращается в школу. И приглашение колоть дрова, нами, мальчишками, воспринималось совсем не как работа, а как праздник. Так и было. От денег отказывались, стыдились, брали только из-за того, что привыкли выполнять слово Учителя. Да и попробуй не возьми!

– Пойдешь на филфак! – заявил он, когда я вплотную подходил к старшим классам. – В университет! – В доказательство обязательности сказанного пучок длинных непослушных прямых волос с широкого лба резко вскинул вверх.

Это тот вуз, где сам учился Учитель, я знал об этом. Из группы многие остались в Уфе, стали известными личностями, а наш агай (уважительное отношение к старшему по возрасту мужчине) вернулся в Бурзян, чтобы все свое сердце отдать детям. В скольких он школах создал творческие лаборатории! В одной организовал школу искусств. Жил совсем не ради себя, только ради нас.

На это, нет, не предложение, а приказание, не помню что ответил, но направление было дано четко. Сие было мне дополнительным стимулом для продолжения сочинительства — в районную газету, республиканскую периодику материалы стали уходить больше. Маленькие, но все же заработанные именно природным талантом, гонорары являлись хоть какой-то поддержкой в моем увлечении фотографией.

В десятом классе в школу приехал редактор райгазеты Юлай Манапов, недавно назначенный туда с поста первого секретаря райкома ВЛКСМ. Поговорив с Маратом Гизитдиновичем, позвал после получения аттестата устроиться в редакцию. Но произошло это не скоро, рассматривание творческих способностей как что-то второстепенное ли, по стечению ли обстоятельств, какое-то время работал в колхозе.

Осенью решил вместе с одноклассниками поехать в автошколу в Белорецк. Прошел медкомиссию, организованную тут же, в военкомате. К строевой службе признали годным. Значит, быть мне шофером, хорошая профессия для будущего солдата Советской Армии. Дело нужное и в гражданской жизни, пусть развивается колхоз. А от моей писанины какая польза? Так я рассуждал. Это потом отчетливо пойму, что на духовности и держится все материальное. Пойму и буду нести это знаменем.

После комиссии — в кабинет военкома, за подписью.

А он не один. С Юлаем Халяфовичем Манаповым.

— Здравствуйте!

— Здравствуй, здравствуй, давай проходи!

Я, конечно, уже с порога смекнул, в чем дело.

Военком тут же подтвердил мою невеселую догадку:

— Автошкола отменяется! Направляем тебя в редакцию! — Кивнул в сторону своего гостя.

— Да, так будет правильно. — Улыбнулся рослый, приятной внешности, молодой редактор газеты. — С комсомольской путевкой.

Вот как он узнал о моем намерении ехать в школу ДОСААФ и тут как тут?

Так и оставили меня. Это, как и приказание Марата Гизитдиновича, вроде бы вмешательство в личную жизнь человека, с нынешней точки зрения даже посягательство на свободу, но обиды как не было тогда, так и нет теперь. Во-первых, время было такое, потом хаяли как «административно-командный метод», во-вторых, когда ясна польза самой личности и обществу, нелишне и проявление жесткости, даже жестокости. С тех пор я в журналистике, в писательстве.

Комсомольская путевка не сохранилась. Потому что так и не получил ее на руки.

— Зайди как-нибудь, вручим! — И при встрече звали, и по телефону говорили.

Райком рядышком, если времени в обрез, так можно и на обеденный перерыв договориться, заскочить, но нет, так и не зашел. На днях знакомый рассказывал, как его по такой комспутевке в элитные войска записали, так я снова вспомнил свою. Зато я был направлен в элитную профессию. Не на два года, на всю жизнь. По крайней мере пока.

— Ни дня без строчки! — С этими словами — названием тогда еще неведомой мне книги Юрия Олеши напутствовал в армию Юлай Халяфович. Приказ был выполнен — сотрудничал с окружной газетой «На боевом посту». Своего первого главреда также считаю наставником.

После службы, на следующий же день — в военкомат. Военкома не встретил, хотел выразить благодарность, сказать, что, и не будучи военным водителем, отслужил отлично. Оттуда прямиком в редакцию. До того, как поступить на башкирско-русское отделение филологического факультета Башкирского государственного университета, куда велел идти Учитель, полтора месяца проработал там, в родной газете.

— Ты нашел свое место! — Хлопнул как-то Марат Гизитдинович по плечу.

К тому времени я уже становился известным радиожурналистом. — Молодец! — Широко улыбнулся.

Добавил:

— Спасибо!

— Ну что вы, вам спасибо! Если б не вы…

— Спасибо, что послушался…

Вот кто настоящий наставник! В тысячный раз повторяю: неправильно, когда закончил школу твой ученик и ты забыл его, легко ли, тяжело ли вздохнул, правильно и в дальнейшем заботиться, интересоваться, помогать.

Брать на свои мужские плечи ответственность также приучал он нас. Раньше много читали, факт. Не оставалось ни одной, видимо, книги и в школьной, и в клубной библиотеках, в частных коллекциях. Кроме того у нас был свой книжный фонд — библиотека класса. Не знаю, была ли такая где-нибудь еще на земном шаре, у нас имелась. Было ощущение, что Учитель домой не уходил вообще. Думаю, и не кушал. Кабинет башкирского языка и литературы, который был нашим основным помещением, и своими, и нашими руками оформил настолько богато, что все комиссии из района, Уфы заводили прямо к нам.

Учительский стол был в разы больше, чем в других кабинетах. Ибо был полон книгами. Для удобства доставать их расположен на некоторой возвышенности. Фанерные дверцы открывались скольжением направо-налево. На замке. Он необходим, поскольку почти все издания с автографами. На свои деньги купил, самые крупные литераторы оставили дарственные надписи, а он их сюда, детям. Детям, по крови чужим, по сердцу родным.

Я говорил про ответственность. Так вот, учитывая, возможно, и это, назначил меня библиотекарем. Должен буду вести полный учет. Книги пусть читаются, к чему и призывается, но ни одна не должна пропасть. Быть может, я и перебарщивал, но помню, как спрашивал у одноклассников про содержание произведений.

Однажды из наших коротеньких, простеньких сочинительских плодов составил большой красивый альманах. В альбом, приобретенный, естественно, за свой счет, как в настоящем сборнике были размещены сделанные им же фотографии, написанные им же, фломастером, тем же восточным стилем, «биографии». Ниже стишки, рассказики, этюдики.

Предоставление районной газеты для нас целых разворотов также были большими событиями, толчком к творчеству. А ведь тоже требовало дополнительного времени и сил: учи, помогай, редактируй, корректируй, не хочет, заставляй, собирай, верстай, отвози, наконец.

Не делай он ничего такого «лишнего», живи он спокойно, строго выполняя лишь учебную программу, думаю, и книг бы выпустил больше, и в остальном бы лучше преуспел. Был великим педагогом не только в области башкирского языка и литературы, но и истории, этнографии, этнопедагогики, экологии — всего не перечислишь. Энтузиастом был. Первопроходцем был. Мог написать диссертации, стать академиком. Но, во-первых, судьба так распорядилась, во-вторых, мы, его благодарные ученики, пишем, творим и за него, при словах «педагог» и «наставник» в первую очередь называем его имя. Учителем-новатором он являлся. Его новации изучать еще и изучать. Мне кажется, они актуальны и сейчас, просто Марат Муллагулов опережал свое время, в авангарде шел.

Сколько бы ни говорить о личности этого замечательного человека, все будет мало. Настойчиво выводил не только меня, а целые поколения на путь активного творчества. «Мы – дети Марата агая!» говорим дружно и желаем, чтобы такого, идущего с самого сердца, большого уважения удостаивался каждый педагог.